Я и, правда, чужестранка. Где бы я ни жила – всегда ею останусь.
…Но с другой стороны… Зачем мне Дэдхолл и Замок Трех Братьев? Туда вроде бы направляется принц Агварес, некрасиво будет с моей стороны показать ему свои неудачи и пустой кошелек… Хотя… он единственный, кто любит меня в этом неведомом мире и желает добра. Да только стыдно мне перед его величием и добротой ко мне. Я не заслуживаю этого. Я вообще ничего о себе не знаю, будто меня объяла амнезия.
Черныш испуганно мотнул головой в сторону: тропу перебежал огромный серый заяц, откормленный, жирный, будто питался одними куропатками… Или что там едят зайцы? Они же вроде охотятся на дичь? Что-то не припомню…
На мгновение я подумала о том, что здорово было бы обладать скрытыми талантами или способностями. Уметь летать, например. Или телепортироваться. Хлоп – и ты в Торвальде! Хлоп – и ты ускользаешь от меча Эрики в жаркий и далекий Айдар в объятия принца…!
В небе прошумела стая вопящих воробьев, мокрых и взлохмаченных от дождя. Эта безмятежная природа расслабляет, так и манит прилечь под толстыми лапами ели, пожевать малину, пустить коня и послать все к черту. Как можно думать об обманах, притворстве, коварных лжецах и недостойных королевах, когда тебя окружает такая чистая, свежая от дождя, нетронутая красота дикого леса, неподчиненного руке человека? Невозможно, просто невозможно оставаться равнодушной к этой чудесной природе молодого леса. Видимо, мне всегда этого не хватало в моей повседневности… о которой лучше не думать… иначе я опять впаду в меланхолию…
– Очень просто, – внезапно убедила я коня. – Это не я иду на Север, складывать голову Королеве и ее сыновьям; не по своей воле мокну я под дождем, доказывая силу и стойкость тем, кто в меня слепо верит. Это все ты… Ты – глупенький вороной конь, уверенно шагающий по неизвестной мне дороге, ведешь меня на верную погибель, приправленную предсмертными пытками, если поверить рассказам принца, – несмотря на мои авторитетные заявления, Черныш продолжал семенить на длинных мускулистых ногах, иногда награждая меня суровым, укоризненным взглядом из-под полуопущенных ресниц.
Я сойду с ума, если не поговорю с кем-то, кроме зверя. «Пей вино, милая Раннвейг, кто знает, что будет завтра, бла-бла-бла…»
Ни вина. Ни денег. Никакой заботы о завтрашнем дне. Будь у меня бутылка – я осушила бы всю, всю! Слышишь, Агварес?! Вопреки твоим заветам и предупреждениям! Вопреки судьбе, коей руководит сам черт, я напьюсь до смерти и буду сидеть под сосной и выкрикивать проклятия в адрес тебя, паразита, что присосался к моей груди, душе и заднице! Да! Именно ЗАДНИЦЕ! Чертов Крис, будь повергнут во тьму твой ненавистный мне облик! Теперь я не стесняюсь ругаться вслух! Пусть меня услышит каждый стражник Дола, поклоняющийся убийце медвежат! Бедные маленькие мишки! Каким надо быть извергом, чтобы есть таких крохотных малышей?!
«А как же Андрей?» – я похолодела от мысли о нем. – «Как он без меня? Без поддержки, без одного моего присутствия, дающего опору и уверенность в том, что ты, слабый котенок, но хоть кому-то нужен. Один на один. Глаза в глаза с этой ведьмой он погибнет в чарующем, но убивающем море ее черных глаз… Как я бы хотела очутиться с ним рядом… Хоть на пару минут… на пару минут…»
Остановившись посреди лесной опушки, холмиком возвышающейся между колышущимися на легком ветру, елочками, я поняла, что задыхаюсь от нахлынувшего гнева.
На себя и весь мир. Запах хвои, терпких цветов, лошадиного пота – все это поднимало во мне некий воинственный настрой, хотя как аромат цветов может подвигнуть на решительные действия? Если только романтичную женскую натуру, к коей я нисколько себя не отношу…
Ветер продолжал играть в моих влажных волосах, ероша гриву коня, будто заигрывая, дразня, приглашая меня наконец-то начать игру, а не продолжать вести политику неуверенной, забитой продавщицы из книжного магазина, забывшей, что такое чувства, эмоции и умение ясно выражать свои мысли понятным языком. Ветер… только этот неудерживый и непостоянный ветер, игривый, навязчивый, чуть нагловатый делает всю тяжелую работу возможного собеседника, не нашедшего вдохновляющих слов на поднятие боевого духа.
Черныш вдруг поднялся на дыбы, громко заржав, и капли дождя, вперемешку с животным потом, заскользили по его бугристому, мышечному крупу, отливающему блестящим черным серебром гладкой шерсти. Опомнившись, я огляделась вокруг, неожиданно выпустив поводья из руки. Ведь мы в лесу. А лес – не уютный домик с камином и теплым ужином, как я бы не хотела этого…
Странное, должно быть, мы производили впечатление: мокрая, как мышь, девушка, застывшая с разинутым ртом и гримасой скорченного злобного гнома, грозящая в небо сжатым кулаком и кричащая в пустоту серых туч громкие слова; свирепый, гигантский конь, словно телохранитель, сверкающий пламенным взглядом по сторонам, походящий больше на посланника ада, чем на послушную смирную лошадку. И кое-кто еще…
Враги, окружающие нас со всех сторон. Опушка стала нашей смертельной ловушкой.
Около десятка желтых, горящих, голодных глаз, жадно пожирающих нас холодным лютым взглядом, уставились на нас с одной целью: разорвать в клочья, вкусить замерзающую от дождя кровь и оставить тела на долгое гниение в столь чудесном хвойном лесу, источающем умиротворяющие терпкие ароматы…
Ароматы смерти?
В любой экстремальной ситуации я не сохраняю чувство юмора, увы. В этот миг я четко осознала, что сейчас мы станем плотным откормленным обедом для серых хозяев этих мест. Отчего-то я больше не боялась умирать. Моя первая смерть была скорее внезапной, чем болезненной. Но сказать, что это было приятно – было бы абсолютной ложью. Мы были окружены кольцом врагов, первых врагов здесь у меня, которые явно не хотели идти на компромиссные переговоры. Я вооружена до зубов, но на мою трясущуюся от страха душу никто так и не одел защитный доспех.
Однако, один из волков, определенно, вожак, огромный, больше остальных, пушистый, преимущественно белого окраса, с широкой грудной клеткой, сбившей не одного оленя, был настроен более чем воинственно. Он «улыбался» свирепой ухмылкой, обнажая длиннющие, толстые клыки, морщась от наступающего гнева и нетерпеливо переступая с одной когтистой лапы на другую, то пятясь, то внезапно приближаясь, вздымая комья сырой земли. Его собратья жадно глядели на наши испуганные фигуры, жавшиеся друг к другу, но первыми не нападали, ожидая сигнала вожака, развлекая себя глухим пугающим рычанием. Я немного разбиралась в волчьей психологии их документальных фильмов по Бибиси и понимала, что все они – повторюшки, следующие только действиям и приказам вожака.
Сломить их лидера уже означало маленькую победу. Но волки чуяли наш страх, и явно раздражались, чувствую мою тревогу.
Всего лишь тревогу. Однако страх мой внезапно куда-то улетучился.
Я не боялась их, нет, совсем не боялась, напротив, была счастлива как тысяча слонов на долгожданном водопое в иссушенном крае, что вот, наконец-то, меня постигли приключения! Я дождалась! Как долго я сидела в коконе собственных разочарований, предубеждений, запертая в мире книг. А теперь… теперь… я сама будто персонаж книги, пишущий свой сценарий самостоятельно. Хах… надолго ли я смогу задержаться в этом сценарии?
Черныш совсем взбесился, поднимаясь на дыбы и выворачивая шею дугой, яростно копая землю. Но он не готовился к побегу, о нет! Я мельком взглянула на его морду, по которой текла пена и устрашилась взгляду, полному некоей человеческой сущности, разума, или же я просто ошалела от упавшей на нас опасности.
Белый вожак, глядя мне прямо в глаза, крадучись, медленно и тихо подошел к нам ближе, сторонясь беснующегося коня и не прекращая угрожающий рык. Я глупо и неуместно улыбнулась ему в ответ и вынула кривую саблю из ножен, крепко сжимая рукоять, интуитивно понимая, что я должна вспороть ему шею или отрубить голову, накинься он на меня прямо сейчас. Дрожь пронизала все мое тело, подползая к кистям рук, но встряхнув тяжелой саблей, я уняла ее, и облизнув пересохшие от затрудненного дыхания, губы, направила острие лезвия прямо на волка. Мне было плевать на остальных членов стаи, которые тем временем сжимали кольцо-ловушку, отделяя нас от спасения.
«Они разорвут Черныша, который прикрывает мне спину, а пока они будут пожирать его плоть, я снесу их серые морды… Только бы не сглупить, не промахнуться… не испугаться… Страх – это самый ужасный порок, вызывающий прочие беды. Страх – это опора и фундамент кривой дорожки, ведущей лишь к смерти… Его нужно отринуть – тогда обретешь силу.»
Я достаточно гибла последние дни.
Пожелтевшие зубы вожака звонко щелкнули в трех метрах от моей коленки. Его глаза, умные, расчетливые, такие хитрые не сводили взора с моего возбужденного лица.
